читать дальшеВсякий активно практикующий эзотерик пост-Переломной России сталкивался уже с феноменом Новой Науки, и, несомненно, необходимо найти для него место в некоей общей теории, некоем Золотом Храме, понять, какое место она занимает в том мироздании, где все мы ищем и находим свое.
Начнем с истории вопроса. Хотя сами красные ученые провозглашают себя первооткрывателями, ссылаясь на стоящую за ними созидательную волю народа, это не вполне точно. Так, уже в конце прошлого века в Великобритании действовал ставший притчей во языцах экстраординарный профессор Джордж Эдвард Челленджер, мастер многих наук; его изобретения, включая (но отнюдь не исчерпываясь) эфирные источники света, теорию неоднородности плотности эфира, а также печально известная шахта глубокого бурения, крайне напоминали современные достижения мастеров Новой науки. Заслуживают внимания и разработки в области сращения человека и животного (Моро и Ловенштейн), и упорно ходящие слухи о физических путешествиях за пределы атмосферы Земли (эти истории связываются с фамилиями Кейвора и Уэстона). Подводный аппарат принца Даккара, терроризировавший Мировой океан на протяжении многих лет, и созданный в противес ему британский батискаф Брюса-Партингтона, тоже сложно забыть. В общем, можно сказать, что предтечи Новой Науки начали действовать уже в середине девятнадцатого века. Невозможно, однако, не обратить внимания, что практически все эти светила (за исключением, возможно, профессора Челленджера) были, как и современные продолжатели их теорий, сторонниками идей о Новом Человеке, весьма популярными в их время.
На этих страницах не место, пожалуй, подробно описывать дискуссию между Элвином Рэнсомом и социалистами Брэктон-колледжа (она достаточно известна в соответствующих кругах), отметим лишь, что доктор Рэнсом вышел из нее победителем. Вскоре после завершения этой дискуссии не менее широко известный опыт Майкельсона-Морли показал отсутствие существования стихии эфира, а ряд исследований в области физиологии, говорить о которых всерьез автору этой статьи не хватает серьезного образования, доказал теоретическую невозможность работ Моро и Ловенштейна. Указанных ученых подвергли обструкции, немало знакомой им и ранее, а грандиозный пожар в Брэктон-колледже, бывшем, без сомнений, центром этой научной школы, уничтожил уникальные тома научных работ; как считали многие, на счастье.
Уже в те годы, надо сказать, возникло мнение (не среди серьезных физиков, нет; те согласились с результатами опыта, так появилась модная сейчас теория относительности), что результаты опыта Майкельсона-Морли не соответствуют действительности. Причины предлагались разные - кто-то считал, что имела место простая ошибка эксперимента, кто-то подозревал подлог, а кто-то считал, что реальные результаты опытов открыли экспериментаторам что-то такое, чему лучше бы оставаться сокрытым покровом тайны. Так или иначе, результаты опытов оставались признаны всем мировым научным сообществом, пока в Советской России после Перелома не были созданы современные нам произведения искусства естественных наук, получивших общее название Новой Науки.
Без всякого сомнения, впрочем, творения Новой Науки качественно превосходят осторожные опыты конца прошлого века. Однако они точно так же противоречат существующим теориям, описывающим устройство окружающего мира, общепринятым в научных кругах, как и те опыты Челленджера или Уэстона. Можно было бы легко принять теорию красных ученых об очередном шаге в развитии естественных наук, если бы не ряд непростых соображений.
Начать стоит с того, что сама идея развития естественных наук подразумевает, что созданную новую теорию можно использовать вне зависимости от личных качеств отдельных представителей науки - если, конечно, они обладают для этого достаточным уровнем интеллекта. Однако создавать технические устройства, построенные на методах Новой науки, способны только ученые, принадлежащие к небольшой научной школе; это, кстати, снова роднит Новую науку с работами Брэктон-колледжа. Конечно, можно подозревать, что эти научные теории публикуются с намеренно внесенным дефектом во избежание конкуренции, но это как-то категорически несовместимо с образом новых ученых, склонных, напротив, всячески пропагандировать свои идеи.
Этим можно было бы пренебречь, если б не еще одно немаловажное обстоятельство. Дело в том, что произведения Новой науки подчиняются сложным закономерностям оккультных практик, оставляют видимые возмущения не только в эфире, описываемом трудами специалистов по флуктуатике, но и эфира, с которым работают оккультисты, а применение на технику новоученых ритуалов изгнания духа приводит к необъяснимым поломкам оборудования, объяснить которые формально специалисты по Новой науке пока не в состоянии.
Автор этой статьи может предложить гипотезу, объясняющую эти факты. Согласно этой гипотезе, технологические устройства и объекты, создаваемые Новой наукой, являются достаточно сложными, чтобы естественным образом оказываться якорями для эфирных сущностей, придающих, в свою очередь, новые, не предсказанные естественными науками, свойства самим объектам. Состояние духа, характерное для Новой науки, при этом, вполне соответствует состоянию, которое, согласно трактатам оккультистов, требуется для работ над Великим Деланием.
Таким образом, Новую науку следует считать не последовательным развитием естественных наук девятнадцатого века, но возвращением к методам и подходам классических европейских оккультистов, лишенных заслуженного места в научном пантеоне с приходом того, что словно в издевку названо Веком Разума. Вместо того, чтобы продолжать упорно твердить, что это не работает, потому что не может работать никогда, следует открыть глаза, прозреть и увидеть новый, блистающий шаг в развитии алхимии, даже если новые алхимики сами не очень понимают, что именно они делают.